![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Летом восемьдесят седьмого года после окончания летних стрельб на полигоне войск ПВО КЗакВО возле Очамчиры получилось неслабое окно недели в две. По каким-то высшим расчетам службы ВОСО погрузку нам назначили с таким приличным зазором. Пользуясь случаем, я начал чистку шилочных автоматов прямо на полигоне, ибо в полку времени не будет: там нас с распростертыми объятиями ждал ЗНШ и с широко распахнутыми дверями опостылевшее караульное помещение. Но два воскресенья все-таки выпадало. И так как в одно из них отцы-комбаты двинули в загул на соседнюю турбазу и здорово там получили по фейсу, то в следующее воскресенье мы, четверо лейтенантов-взводёнышей, категорически потребовали сутки на разграбление, и не провинциальной Очамчиры, а столичного Сухуми.
Неожиданно свидетелем нашего разговора с комбатами стал командир дивизиона. При всей суровости и непреклонности в обращении с нами, несознательными холостяками и лейтенантами, он был мужиком справедливым, следил за тем, чтобы хоть один день в неделю на решение неизбежных текущих бытовых проблем мы имели. И в поднятом молодыми офицерами вопросе он решительно встал на их сторону. Тем более, сказал он, комбатам с их разбитыми мордами дальше КПП лагерного сбора появляться все равно нельзя, так что нечем вам теперь, дуракам, гусарить, будете свое либидо изливать на личный состав во время воспитательных мероприятий в воскресенье. Вместе с замполитом. Чтоб потом не отвечать на умные вопросы от ваших, товарищи капитаны, жён, куда, мол, я смотрел.
Так воскресные сутки оказались в нашем полном распоряжении. Ибо тем же суровым тоном нам было сказано, что в восемь часов понедельника я должен видеть вас вменяемыми и шуршащими в полевом парке.
Таким вот образом мы и оказались в одном из самых бесподобных уголков этого света - в Сухуми. По заранее продуманному плану на первую половину дня отводились культпоходы в обезьяний питомник, ботанический сад и на набережную, а во вторую - произвольная программа. Сразу же программу пришлось доворачивать, потому что неорганизованных туристов в питомник пускали только после четырнадцати часов. Потому и было принято волевое решение в питомник выдвигаться уже после обеда.
Абхазский обед... Нет, вы не знаете, что такое абхазский обед! Это густой и термоядерно острый фасолевый суп, в который крошится хлеб, это большая тарелка с зеленью и жареным сыром, это крупно порезанные помидоры и сладкий перец, густо посыпанные кинзой, эстрагоном и петрушкой. Это шашлык под ткемалевым соусом. Это, в конце концов, холодное белое вино...
В общем, в питомник мы попали в изрядно благодушном настроении и слегка подшофе. И даже здоровенная очередь из желающих поглазеть на обезьян не испортила нам настроения.
Начало экскурсии проходило очень организованно. Из туристов формировалась группа человек в двадцать, ее сопровождала сотрудница питомника, одетая в белый халат, которая строго пресекала попытки уклониться от маршрута и нарушить режим пребывания на территории питомника.
В клетках и в огороженной бетонным забором огромной открытой вольере жили макаки. Причем обезьян другого вида не было: исключительно макаки. Но разные, самые маленькие размером между болонкой и крысой, а самые большие в открытой вольере, самцы весом в центнер с лишним. Сильнее всего поражала не столько физическая похожесть на людей, сколько схожесть поведения и, если так можно сказать, социальных отношений.
В клетке сидят две самки одного вида. Но одна толстая с наглым взглядом, а вторая худая, забившаяся в угол и не поднимающая головы. Сотрудница сказала, что первая жрет все подряд, а вторая даже не пытается оспаривать. Кто-то из туристов дал яблоко, сотрудница палкой отогнала толстуху и положила яблоко на пол клетки. Было видно, что второй очень хочется взять яблоко, но она к нему так и не притронулась. В конце концов первая подбежала и слопала то яблоко. А сотрудница сказала, что толстуху через два дня переведут в открытый вольер, и тогда откормят эту несчастную.
В другой клетке макака за пепси-колу делала сальто с места назад. Причем прыгала только тогда, когда бутылку открывали и отдавали сотруднице питомника. Она ловко прыгала и требовательно протягивала лапу за бутылкой. А когда ей кто-то из экскурсантов показывал закрытую бутылку, мол, прыгай и получишь, она презрительно отворачивалась и показывала ярко-красную задницу.
Дело шло к закрытию питомника, мы были в последней группе, и утомленные женщины в белых халатах несколько ослабили бдительность. И благодаря этому мы стали свидетелями интересной сцены из жизни обезьяньей семьи.
В небольшой клетке, размером примерно шесть на три на полтора метра находилась парочка малюсеньких макак. Совсем маленьких, чуть больше белок. Мужик сидел в дальнем углу, совсем по-человечески подперев голову лапой и погрузившись в размышления о каких-то глобальных обезьяньих проблемах. Барышня же внимательно следила за нами. Минут десять она смотрела на четверых чужаков, бесцеремонно разглядывающих ее квартиру, потом ей это надоело и она, оскалившись, с коротким взвизгом кинулась на решетку. Решетка изнутри была выстелена рабицей, потому, совершенно не опасаясь за последствия, кто-то из нас легонько стукнул рукой по клетке.
Барышня как будто этого ждала! С громким визгом она ударилась своим тельцем о сетку, демонстрируя приличные для своих размеров клыки. Пару раз еще стукнули по клетке. Обезьянья барышня аж зашлась от злобы. Мы же, здоровые выпившие дураки, смотрели и смеялись. А это барышню заводило еще больше.
Наконец малютка выдохлась. А когда выдохлась, посмотрела в угол клетки, в которой сидел ее муженек-мыслитель. А мыслитель этого гембеля и не замечал. Видимо, очень уж важные проблемы рода обезьяньего он обдумывал. Барышня удивленно посмотрела на муженька-бездельника, потом на нас, потом кинулась к супругу и с выражением негодования стала дергать того за лапу: мол, ты будешь, морда обезьянская, дом оборонять, или я сама тут корячиться буду?
Муженек с видимым огорчением оторвался от размышлений, совершенно по-человечьи посмотрел на нас, типа, кретины вы здоровенные, делать вам нечего? Потом посмотрел на дуру-женушку, которая истерично визжала и продолжала смыкать его за верхнюю конечность, с неохотой поднялся, быстро подбежал к нам, два раза стукнул лапой по клетке (отстань, дура, видишь, как я их напугал!), стрелой метнулся в облюбованный угол и опять подпер голову мыслителя правой лапой. Барышня не успела даже среагировать, так все быстро произошло.
Ну скажите, неужели старина Дарвин неправ?
Неожиданно свидетелем нашего разговора с комбатами стал командир дивизиона. При всей суровости и непреклонности в обращении с нами, несознательными холостяками и лейтенантами, он был мужиком справедливым, следил за тем, чтобы хоть один день в неделю на решение неизбежных текущих бытовых проблем мы имели. И в поднятом молодыми офицерами вопросе он решительно встал на их сторону. Тем более, сказал он, комбатам с их разбитыми мордами дальше КПП лагерного сбора появляться все равно нельзя, так что нечем вам теперь, дуракам, гусарить, будете свое либидо изливать на личный состав во время воспитательных мероприятий в воскресенье. Вместе с замполитом. Чтоб потом не отвечать на умные вопросы от ваших, товарищи капитаны, жён, куда, мол, я смотрел.
Так воскресные сутки оказались в нашем полном распоряжении. Ибо тем же суровым тоном нам было сказано, что в восемь часов понедельника я должен видеть вас вменяемыми и шуршащими в полевом парке.
Таким вот образом мы и оказались в одном из самых бесподобных уголков этого света - в Сухуми. По заранее продуманному плану на первую половину дня отводились культпоходы в обезьяний питомник, ботанический сад и на набережную, а во вторую - произвольная программа. Сразу же программу пришлось доворачивать, потому что неорганизованных туристов в питомник пускали только после четырнадцати часов. Потому и было принято волевое решение в питомник выдвигаться уже после обеда.
Абхазский обед... Нет, вы не знаете, что такое абхазский обед! Это густой и термоядерно острый фасолевый суп, в который крошится хлеб, это большая тарелка с зеленью и жареным сыром, это крупно порезанные помидоры и сладкий перец, густо посыпанные кинзой, эстрагоном и петрушкой. Это шашлык под ткемалевым соусом. Это, в конце концов, холодное белое вино...
В общем, в питомник мы попали в изрядно благодушном настроении и слегка подшофе. И даже здоровенная очередь из желающих поглазеть на обезьян не испортила нам настроения.
Начало экскурсии проходило очень организованно. Из туристов формировалась группа человек в двадцать, ее сопровождала сотрудница питомника, одетая в белый халат, которая строго пресекала попытки уклониться от маршрута и нарушить режим пребывания на территории питомника.
В клетках и в огороженной бетонным забором огромной открытой вольере жили макаки. Причем обезьян другого вида не было: исключительно макаки. Но разные, самые маленькие размером между болонкой и крысой, а самые большие в открытой вольере, самцы весом в центнер с лишним. Сильнее всего поражала не столько физическая похожесть на людей, сколько схожесть поведения и, если так можно сказать, социальных отношений.
В клетке сидят две самки одного вида. Но одна толстая с наглым взглядом, а вторая худая, забившаяся в угол и не поднимающая головы. Сотрудница сказала, что первая жрет все подряд, а вторая даже не пытается оспаривать. Кто-то из туристов дал яблоко, сотрудница палкой отогнала толстуху и положила яблоко на пол клетки. Было видно, что второй очень хочется взять яблоко, но она к нему так и не притронулась. В конце концов первая подбежала и слопала то яблоко. А сотрудница сказала, что толстуху через два дня переведут в открытый вольер, и тогда откормят эту несчастную.
В другой клетке макака за пепси-колу делала сальто с места назад. Причем прыгала только тогда, когда бутылку открывали и отдавали сотруднице питомника. Она ловко прыгала и требовательно протягивала лапу за бутылкой. А когда ей кто-то из экскурсантов показывал закрытую бутылку, мол, прыгай и получишь, она презрительно отворачивалась и показывала ярко-красную задницу.
Дело шло к закрытию питомника, мы были в последней группе, и утомленные женщины в белых халатах несколько ослабили бдительность. И благодаря этому мы стали свидетелями интересной сцены из жизни обезьяньей семьи.
В небольшой клетке, размером примерно шесть на три на полтора метра находилась парочка малюсеньких макак. Совсем маленьких, чуть больше белок. Мужик сидел в дальнем углу, совсем по-человечески подперев голову лапой и погрузившись в размышления о каких-то глобальных обезьяньих проблемах. Барышня же внимательно следила за нами. Минут десять она смотрела на четверых чужаков, бесцеремонно разглядывающих ее квартиру, потом ей это надоело и она, оскалившись, с коротким взвизгом кинулась на решетку. Решетка изнутри была выстелена рабицей, потому, совершенно не опасаясь за последствия, кто-то из нас легонько стукнул рукой по клетке.
Барышня как будто этого ждала! С громким визгом она ударилась своим тельцем о сетку, демонстрируя приличные для своих размеров клыки. Пару раз еще стукнули по клетке. Обезьянья барышня аж зашлась от злобы. Мы же, здоровые выпившие дураки, смотрели и смеялись. А это барышню заводило еще больше.
Наконец малютка выдохлась. А когда выдохлась, посмотрела в угол клетки, в которой сидел ее муженек-мыслитель. А мыслитель этого гембеля и не замечал. Видимо, очень уж важные проблемы рода обезьяньего он обдумывал. Барышня удивленно посмотрела на муженька-бездельника, потом на нас, потом кинулась к супругу и с выражением негодования стала дергать того за лапу: мол, ты будешь, морда обезьянская, дом оборонять, или я сама тут корячиться буду?
Муженек с видимым огорчением оторвался от размышлений, совершенно по-человечьи посмотрел на нас, типа, кретины вы здоровенные, делать вам нечего? Потом посмотрел на дуру-женушку, которая истерично визжала и продолжала смыкать его за верхнюю конечность, с неохотой поднялся, быстро подбежал к нам, два раза стукнул лапой по клетке (отстань, дура, видишь, как я их напугал!), стрелой метнулся в облюбованный угол и опять подпер голову мыслителя правой лапой. Барышня не успела даже среагировать, так все быстро произошло.
Ну скажите, неужели старина Дарвин неправ?
Tags: