Ходжалы: украинское измерение.

[zuof8]

Кровожадность, культ насилия, почитание силы, ставшее чуть ли не религией, жестокий расизм не являются исключительным достоянием какой-либо одной нации или одной эпохи. Они присущи всем временам и всем странам. Их ростки заложены, видимо, в самой натуре человека, в его биологической и психологической природе, которые пока еще мало изучены, но тем не менее совершенно реальны. Видимо, человек остается опасным хищником. В нормальных условиях его опасные инстинкты дремлют, сдерживаемые условностями, законами, правилами поведения, принятыми в цивилизованном обществе. Но как только устанавливается такой общественный порядок, который не только дает свободу его дремлющим хищным инстинктам, но превращает их в достоинства, тогда из глубины веков появляется обличье зверя, прорывающего тонкую оболочку цивилизованности и заявляющего о себе хищным рыком давно ушедших и забытых времен.

Жак Деларю, "История гестапо"

26 февраля 1992 года в небольшом городке Ходжалы наступил локальный Конец Света. Топоним "Ходжалы" навечно встал в один ряд с символами бесчеловечности и кошмарной дикости, такими, как Сумгаит, Фергана, Лидице, Хатынь и Герника. Имена шестисот мирных жителей - детей, женщин, стариков продлили кровавый мартиролог жертв вековой вражды между армянами и азербайджанцами.

Установление Советской власти в Закавказье остановило очередной всплеск кровавой бойни между обеими народами. После создания Закавказской Федерации и заключения Союзного договора в регионе воцарился тот плохой мир, который лучше, чем добрая ссора. В результате территориального размежевания между субъектами Закавказской Федерации на территории Азербайджанской ССР оказался Нагорный Карабах (Арцах), населенный преимущественно армянами. Кроме того, на территориях соответственно Армянской и Азербайджанской ССР насчитывалось значительное количество сел, в которых столетиями жили азербайджанцы и армяне. В азербайджанское село можно было попасть, отъехав от резиденции армянского католикоса всего на шесть километров.

Нельзя сказать, что отношения между людьми были совершенно безоблачными. Но люди сосуществовали, контактировали, работали вместе. А в интернациональном конгломерате Баку в больших дворах люди были добрыми соседями, независимо от происхождения. Еще больше оба народа сблизила Великая Отечественная война. Понесенные жертвы и лишения против общего врага вроде бы заставили забыть исторические обиды.

В начале восьмидесятых годов прошлого века невозможно было представить, что седые камни Малого Кавказа очень скоро вновь обагрятся кровью. И даже первые слухи в начале 1988 года о столкновениях на обувной фабрике в Степанакерте воспринимались как некое недоразумение, а не как начало долгой и кровавой войны, конца которой не видно и теперь, на исходе первого десятилетия века XXI-го. А потом ... Потом появились первые беженцы, первые инвалиды войны из Карабаха. Затем на самолетах ВТА были вывезены жители азербайджанских сел и в их дома въехали такие же несчастные армяне из Азербайджана. А потом на весь мир громыхнуло: СУМГАИТ ...

В ереванских гостиницах не стало свободных мест, там жили люди, которым удалось спастись во время погромов в Сумгаите и Баку. Людей охватила ненависть и жажда мести. И настал кровавый высверк Сумгаита: ХОДЖАЛЫ.

Ненависть порождает ненависть. Когда кровь пролита, то сознание требует одного: мести, каждая воюющая сторона считает, что первая кровь было пролита именно врагом. И в человеке просыпается зверь, вместо ума и логики им начинают управлять обида, гнев, желание убить, убить, УБИТЬ врага! И не важно, кто перед тобой: ребенок, старик или беременная женщина - они все враги! Ты становишься карающей десницей, осуществляющего акт святой мести за погибших единокровцев ... И переступаешь через границу, начерченную Богом. Становишься кровавым убийцей ...
***
То, что происходит сегодня в Украине, становится угрожающе похожим на то, что происходило в конце восьмидесятых в Закавказье. Вместо того, чтобы заниматься сложными проблемами современности и смотреть в будущее, украинское общество с упорством мазохиста ковыряет кровавые раны прошлого. В общественном мнении выстраивается комплекс обиды на соседей, с которыми жили, хоть и не всегда мирно, наши предки, и рядом с которыми будут жить наши потомки. Подход вполне понятен - обиженный народ, загнанный соседями в изоляцию, будет искать тех, кто сможет за это оскорбление отомстить и защитить оскорбленную нацию.
И они уже наготове. Вот они, рыцари украинской нации!
Их совершенно не смущает, что их немецкие предшественники, от горячей любви к арийской нации залившие кровью Европу, давно прокляты и осуждены своим же народом, что их немногочисленным поклонникам во всем мире брезгуют подать руку.

В нынешней Украине, увы, это не так. В Украине партия, открыто отстаивающая необходимость существования национальных квот во всех сферах жизни одерживает победу на выборах в местные власти и уже готовится к вхождению в государственный парламент.

Разразившийся скандал вокруг Ирины Фарион совпал по времени с резолюцией Европарламента, которая признала указ о героизации националиста Степана Бандеры не соответствующим нормам, принятым в цивилизованной Европе, о нашем единении с которой талдычил оранжевый президент все пять лет своего неуклюжего президентства. Эти события сорвали маски и показали, что никакого "умеренного" национализма не существует: национализм и нацизм суть одно и тоже, что вслед за серыми всегда приходят черные.

То есть именно сейчас, в течение этого года станет ясно: станет ли Украина на скользкий путь возмездия за исторические обиды, взращивание в массовом сознании комплекса обиды на соседей, пойдет на изоляцию и открытый конфликт и собственными руками посадить себе на шею новоявленных гауляйтеров, либо станет на путь постепенного развития и скучной, но спокойной жизни.

Очень не хочется прихода черных. За детей страшно....
***
Жаркий августовский ереванский полдень. Я пью горячий черный кофе без сахара с ледяной минеральной водой в маленькой уличной кафешке: это поддерживает тонус и утоляет жажду. Послезавтра я улетаю в Таганрог самолетом ВТА и очень надолго, а может, и навсегда, покину древнюю Армению. Землю, которая не является моей Родиной, но которую за шесть лет я перестал считать чужой. Возможно, я в последний раз вижу этот красивый город ...

-Простите, молодой человек, разрешите присесть за Ваш столик? - ко мне обращается мужчина лет пятидесяти пяти. У него в руках запотевшая бутылка "Бжни". Он говорит практически без акцента, хотя я узнаю в нем армянина. Это означает, что он беженец.
- Да, прошу Вас, пожалуйста, - отвечаю я. Мужчина садится, наливает воду в стакан. После длинной паузы обращается ко мне.
-Извините, можно я задам Вам несколько вопросов?
-Да, конечно, я слушаю Вас.
-Извините, Вы ведь не армянин?
-Нет, - отвечаю я. --Я с Украины.
-А что Вы здесь делаете?
-Я служу в армии. Я офицер.
-А сколько Вам лет?
-Двадцать семь.
-Двадцать семь... Вы молоды. Перед Вами вся жизнь. А знаете, я ведь армии обязан жизнью.
-Я жил в Баку, - после паузы продолжил он. - Я работал в Миннефтепроме республики. В Ваши годы я работал инженером на Нефтяных Камнях, Вы, наверное, слышали об этом городе в море? Да, я был в числе первых его жителей. У меня была большая квартира в центре Баку. В самом центре, за памятником Кирову. Да, я жил очень хорошо...

Мужчина помолчал, отпил воды.

-Вот скажите: откуда взялся весь этот ужас? Я прожил в Баку всю свою жизнь. Моими соседями были азербайджанцы, я был свидетелем у них на свадьбах, они меня приносили домой совершенно пьяного, клали спать у себя дома. Они, собственно, и спасли от погромщиков мою жену и дочь: спрятали их в своей квартире до вечера, а потом отвезли в Сальянские Казармы.

-Ели бы не этот гарнизон, то жертв было бы в тысячу раз больше. Погромщики не посмели лезть на гарнизон, хотя военным пришлось пару раз стрельнуть для острастки. Погромщики не воины, они убийцы...

-Вот скажите, что мне делать? Мне почти шестьдесят. Моя профессия здесь не нужна. У меня нет ничего! То, что на мне, мне дали здесь, в центре по приему беженцев. Заработать на новый дом у меня нет ни времени, ни сил. Я даже по-армянски не умею ни говорить, ни писать! За что? За что это? Кому это нужно?

И мужчина тихонько заплакал. Я отвел взгляд. Смотреть на это было невыносимо...

-Извините, молодой человек. Но я здесь совершенно один. Жена в больнице, дочь на бирже труда - торчит там целый день, может, хоть какую-то работу дадут. А мне сказали, что работы для меня нет. Говорят, что пока будут платить какое-то пособие, но какое и сколько - не говорят. Дали вот немного мелочи. Сижу, жду обеда. А потом буду ждать ночи... Вот и все. И кончилась жизнь... Простите меня. Вы, наверное, торопитесь. Всего хорошего, юноша. Дай Вам Бог здоровья.

Мужчина поднялся и ушел. А я остался, раздавленный тяжестью чужого горя. И говорил про себя: "Как хорошо, что мне есть куда уехать, что в моем доме нет войны..."

Наверное, этот разговор стал для меня последним и самым внушительным аргументом против национализма. С тех пор, когда я слышу возглас "Нація понад усе!", то я опять вижу посыпанные пеплом глаза того человека.

И мне очень хочется забить крикуну в его черную глотку эти дерьмовые слова. Забить их покрепче, так, чтобы они в этой глотке и остались...